29 апреля. Вторник Светлой седмицы.

…Нас приютил поселок Мещерский Бор. В условиях дождя и стремительных сумерек мы обрадовались двухкомнатной квартире, где дети и даже женщины по двое могли спать на кроватях. А мужики, как водится, на полу.

Вечером я успеваю сходить к реке, носящей имя Пра, словно первая часть слова «правда». Считается, что Пра входит в четвёрку чистейших рек Европы. (На следующий день нам довелось пересечь не менее живописную реку с именем Цна. Мы пронеслись над ней, разлившейся, на скорости и, к сожалению, в чистоте вод убедиться не имели возможности.)

Вокруг – неописуемая красотища: гигантские сосны-ели, огромные берёзы.

Миновав уютную и живописную поляну, где некогда был стадиончик пионерлагеря, я вышел на крутоватый берег озера, где с холма высокие сосны глядятся в воду разлива, затопившую прибрежные кусты.

Меня окружает Берендеев лес, навевающий память о Римском-Корсакове, опере «Снегурочка» с «вкусными» именами Лель и Мизгирь. (Перечитывая историка С. Соловьева, обнаружил, что некоторые князья русские по ратному поводу объединялись с племенами, именуемыми в летописях берендеями.)

Но это ведь и лес Шишкина, Левитана и Поленова. Затем, в Суздале, глядя на обилие шатровых колоколен и соседствующих с ними берёз с гнёздами на ветвях, мы вспоминали картину – да-да! – Саврасова, «Грачи прилетели». Мне скажут: тривиальней, а то и пошлей придумать ничего нельзя, разве ещё «Богатыри» Васнецова или «Утро в сосновом бору» Шишкина. У Саврасова – именно русская ранняя весна, март. Промозгло, тоскливо, пока еще безнадежно, но с дальним, сосущим предвосхищением Пасхи, лета, жизни. Эти малые проталины в ледяной снежной корке, эти чёрные пятна грачей в пустых ветвях, эта шатровая колоколенка…

Глядя на мещерские леса, пуще прочего я вспоминаю любимого Михаила Нестерова, его «Видение отрока Варфоломея» (в августе 2002 года посчастливилось увидеть в Абрамцеве поляну, на которой он писал это полотно). Припоминаю и свою любимую картину «Лисичка», где Нестеров изобразил трёх старцев, припавших спинами к стене храма. Тема молитвенного молчания, умной молитвы, из которой старцы в принципе никогда не выходят. Настолько у Нестерова они внешне безмолвны и настолько внутренне соединены с Богом, что лисичка воспринимает их как часть просторов, часть леса, каковой они, в сущности, и являются, все больше врастая в природу. Здесь уместно вспомянуть икону «Ангел Благое Молчание», приглашающую нас не сорить словесами, не частить, растрачивая бесценный дар всуе, понапрасну.

Пейзажи Мещерского края возвращают меня к мысли об умной, целомудренной созерцательности наших известных пейзажистов. Думая о них, я понимаю искусство только как благодатное приникновение к миру, когда не «поиск собственного я» как таковой, а поиск художником Бога в себе открывает нам через личность художника и его самого, и, главное, – Бога.

О, в какую тоску приведенный мной список авторов вгонит современного живописца, занятого прежде всего собой, носящегося со своим «самовыражением», от которого меня, например, уже просто тошнит. Да, безусловно, нынешняя безблагодатная техногенная цивилизация дает массу поводов для включения восприимчивой художнической душой в звуки и образы (точнее, безобразие) нынешнего мира. Наверное, это можно называть «новым словом» в искусстве. Но – не в духовной жизни.

А не те ли проблемы были у художников всегда, во все времена, в том числе и в начале ХХ века, когда творили вышеназванные живописцы? И ведь их лучшие произведения имеют и обратное – не отражательное, а влияющее – свойство: они сами, став убедительной частью мира, природы, из вторичного, отображательного регистра переходят в первичный, сами формируют мировосприятие и даже мировоззрение человеков. И уже после созерцания их полотен человек устремляется к великой природе, к храмам, к истокам. К себе этот тезис могу приложить в полной мере. То есть в таких произведениях несомненно наличие Богодухновения. Они действуют как часть Божия Промысла.

Таинствен, непостижим сей лес! Природа везде являет свой грандиозный лик, но здесь, мне кажется, очевидно присутствие интимного Бога, который может заговорить с тобой доверительно. Не оттого ли наши святители по одному, по двое уходили в эти леса, погружались тут в уединенную молитву, в созерцательное со-бытие с Богом. И лишь позже к ним присоединялась братия, упросив разрешения поселиться рядом, и молитвенники наши потом уже осуществляли и подвиг окормления братии, жертвовали бесценным уединением своим ради други своя.

***

Поселок Боголюбово возле Владимира!

Когда подъезжали к нему, у меня ёкнуло сердце: чуть ниже, в долине разлившейся Нерли, я увидел с детства возлюбленный Храм Покрова Богородицы!

Никак я не ожидал встретить его именно здесь, прямо под Боголюбовом, отчего-то считая, что храм – не здесь, а где-то еще далее, в «чистом поле».

Образ этой церкви памятен мне (вместе с новгородскою церковью Спаса на Нередице) с десятилетнего возраста, с уроков истории – благодаря незабвенной учительнице, нашему строгому и интеллигентному завучу Людмиле Александровне Синицыной (Царствие ей Небесное!), которая без всхлипов и восклицаний рассказывала нам так много и влюбленно о русской истории, показывала альбомы и слайды, обильно снабжала персональной литературой, что я именно с тех самых пор бессменно ношу в сердце своем и на стенах своих жилищ – и образ Богоматери Владимирской, и фото храма Покрова на Нерли.

Мы поклонились иконе Богородицы «Боголюбивая», украшенной приношениями исцелившихся

Мы поклонились иконе Богородицы «Боголюбивая», изобильно украшенной – в той же примерно мере, что и серпуховская Богоматерь «Неупиваемая Чаша» – золотыми приношениями исцелившихся или чающих исцеления.

У ларца с большим собранием частиц мощей русских святых, в том числе оптинских старцев, кто-то поставил листочек с бледноватой принтерной распечаткой трёх фотокарточек новомучеников оптинских, с подписями: иеромонах Василий (Росляков), инок Ферапонт (Пушкарёв), инок Трофим (Татарников). И я уверился: вся Россия, вся наша многогрешная Родина в Пасхальные праздничные дни поминает их… К листочку подошла женщина и погладила его. В такие мгновения понимаешь, что духовное тело России едино.

И ещё одно понимание упрочилось во мне. С одной стороны – седые века, вселяющие трепет и уважение, а с другой – все это вот оно, рядом, почти физически, словно вчера: и преподобные оптинские старцы, и батюшка Серафим, почивший всего-навсего 170 лет назад, и князь Андрей Боголюбский, и чудотворная икона «Боголюбивая» конца ХІІ в., и новомученики оптинские…

Время мною на самом деле перестало ощущаться как нечто разделительное. Напротив – как собирающая линза, где все сущее пребывает одномоментно, рядом. Нужен только открытый духовный взор, чтоб увидеть. Да-да, и Христос – вживе: и сидящий с учениками на Тайной вечере, и молящийся о чаше, и несущий крест на Голгофу. И даже Иисус-младенец в Вифлеемской пещере, и Иисус-мальчик, зашедший во храм. Всё живо, всё! Вечно живый Иисус – ныне пронизывающий нас, заблудших, глупых, смешных (а то и жалких) в своей самонадеянности, всю нашу нынешнюю жизнь, несказанным светом Своей любви.

…Уж вечерело. Мы отправились на поиск ночлега. Тщетно пытались подобраться ближе к храму Покрова на Нерли. Заехали за посёлок с чудным названием Оргтруд.

Это был наш первый ночлег на свежем воздухе. Нас приютил сосновый лесок на замёрзшем озерке. Дождь прекратился, позволив поставить палатки, но через два часа опять припустил. Он шумел по синтетическим палаточным покровам почти всю ночь, перестав под утро.

30 апреля, среда.

Невозможно долго спать на свежем воздухе да на твёрдой поверхности. Не так мы привыкли в городских постелях, где иной раз и поваляешься. В лесу к тому же очень громко поют на заре птицы. Но лесные свистёж-свиристёж и чириканье-пенье лишь радуют. Ощущение такое, что ты сквозь сон слышишь рай – и просыпаешься в раю, с непременной улыбкой.

Быстро свернув лагерь, мы озаботились поисками подъезда к храму Покрова на Нерли.

Сначала нависли над каким-то дачным посёлком, по соседству с пресловутым Оргтрудом. Пейзаж – дивен: убитая распутицей дорога, разделившая большую мусорную свалку и кладбище.

Вдали, в тумане, поднимающемся над долиной, виднеется храм. И – через все дали – шагают мимо храма гигантские мачты высоковольтной линии электропередач, кажется, не оставляя маленькой церкви никаких шансов на жизнь. Странно, что из-за них не снесли храм. Кто из смертных спас его, проведя проектную черту на карте чуть в стороне?

Идти пешком? Неблизко. Нас осеняет мысль подъехать к автомобильному мосту через Нерль и подплыть к храму на лодке.

На дождь уже давно никто не обращает внимания. Не он же нам сможет помешать, в конце концов!

«Не расстреляет ли нас из пулеметов охрана моста?» Утешаемся тем, что охрана здесь должна быть привычной к страждущим проплыть к знаменитому храму. Смешно, но мотор глохнет прямо под мостом. Лихорадочно гребём вручную, вёслами, что по определению невозможно, поскольку лодка перегружена, и вёсла упираются в колени. Наконец заводимся. Оказалось, на нервной почве забыли отвернуть крышку на моторе.

На медленной скорости доходим за десять минут. Сердце снова ёкнуло, когда завиднелся храм.

Сознание привычно сравнивает храм сей со свечой, поставленной человеком Господу посреди заливных лугов Нерли. Добавить нечего: храм действительно напоминает свечу. Из светлого камня.

Всё серо: небо – светлей стальной воды с пробоинами от падающих капель. Гигантская старая ветла стоит по колено в воде и словно держит храм на плече.

Причаливаем. Странно всё же думать, что в давние времена пристань на оживлённом речном пути, в месте впадения Нерли в Клязьму, обеспечивала князю могущество. Об этом сегодня ничто не напоминает.

Во всем разлиты спокойствие, созерцательная тишина.

Нас внезапно облаивают две симпатичнейшие собаки. Выходят два мужика-служителя, не выказывая удивления. Под холмом стоит зелёно-голубой легковой «Москвич», заехавший туда ещё прошлым летом.

Серенькая толстолапая собачура лает, а я прислоняюсь щекой к храмовой стене и похлопываю ладошкой по камню, вырезанному и вставленному чьими-то руками в 1165-м году.

Обхожу церковь со всех сторон, поговорить с мужиками некогда, ведь вскоре надо сюда привезти и оставшихся наших товарищей.

Новое удивление: храм открыт! Выясняем, что здесь периодически служатся литургии, сюда приезжают венчаться. В летнее время существует даже доступ посуху.

Женщина лет пятидесяти, «городского» вида, продающая в храмовой лавчонке свечки, иконки, книги и сувениры, вполне приветлива. Покупаю для дочери красивый двусторонний крестик – со Спасом и Богородицей «Нерушимая Стена».

Храм невелик, лишён росписей. В близких стенах видна рыхловатая структура древнего, слегка желтоватого камня. Если бы не наличие трёх мозаичных икон и не светлый тон камня, то было бы похоже на армянские древние церкви, в коих мне доводилось бывать в 1984-м году. Ставим свечи, молимся.

Ухожу к вышке ЛЭП, чтоб снять оттуда храм (сквозь шиповник с осенними красными плодами) и тихо постоять хоть минутку в одиночестве – на мокрых стеблях усохшего бурьяна.

Выбираюсь в репьях, долго меня здесь дожидавшихся (вот пример сверхтерпения – у этих цепких непритязательных колючек!) и проникших даже в карманы, что было замечено мной совсем нескоро.

Хожу вокруг, задираю голову, невольно вспоминая первые (словно документальные) кадры фильма Тарковского, когда поэт Николай Глазков в роли летающего мужика уносится на горячем воздушном шаре от этого купола над речками и деревами.

Древние русичи воспринимали художественный образ архитектурного сооружения как «гласы чудные от вещей», подобные гласу труб, славящих Бога и святых.

Скульптурная фигура библейского певца венчает средние закомары фасадов храма по излюбленному в Средневековье принципу троичности. Своим появлением на стенах нерльской церкви она обязана, как принято считать, житию Андрея Юродивого. В одном из видений Андрея говорится о Давиде, который во главе сонма праведников пением славил Богородицу в храме Софии. «Слышу Давида, поюща тебе: Приведутся девы вослед тебе, приведутся в храм царев…». Давид считался одним из пророков, предвозвестивших Божественную миссию Марии. Богоматерь называли «Давидовым проречением».

Во времена Андрея Боголюбского на Владимирской Руси приобрело известность событие из Византийской истории X в.: явление Богоматери во Влахернском храме Константинополя святым Андрею Юродивому и Епифанию при нападении на греков сарацин 1 октября – так называемое «Влахернское чудо». Тогда же во Владимире учреждается праздник Всемилостивого Спаса и Пресвятой Богородицы (1 августа). В Византии на этот день приходилось празднование Животворящего Креста. Белокаменный Крест с высеченной на нём «Похвалой Кресту», стоявший в XII в. на пути к церкви Покрова, хранится сейчас в Боголюбовском храме. Все эти празднования – «Влахернского чуда», Спаса и Богородицы, Животворящего Креста – объединяет идея Божественного покровительства, которая со временем оформилась в особый праздник Покрова Богородицы.

Считается, что в пластике храма Покрова на Нерли и других храмов этого периода владимиро-суздальские мастера-резчики только нащупывали пути к соединению отдельных скульптурных групп в зрительно единый ряд. Задачу создания декоративных ансамблей решали уже их преемники. Здесь же в причудливом хороводе, опоясывая церковное здание, перемешались, переплелись мифологические образы, выступающие из плоскостей стен: девичьи лица, львиные чудо-морды, грифоны-симарглы, а то и тупоносые морды драконов, диковинные растения.

Стою в слезах – внизу, у реки, за большой поленницей дров. Благо, со стороны слёз не видно: дождь.

При возвращении видим, как чуть левей железнодорожного моста, сквозь пелену дождя, над Нерлью проступает Боголюбовский монастырь.

Вторым рейсом четырёхместная лодка забирает всю оставшуюся компанию.

Во Владимире подойдём мы и к запертому на реставрацию Дмитриевскому собору – храму с удивительной резьбой, за которую его в разных источниках называют «драгоценным ларцом», «каменным ковром» и «каменной поэмой».

566 резных камней на фасадах храма развернуты в причудливую картину мира, где образы христианства соседствуют с образами древней мифологии и сюжетами средневековой литературы.

Женщина в лавке храма Покрова на Нерли рассказала нам о чудотворной иконе Богоматери «Боголюбивая», той самой, что была написана по заказу Андрея Боголюбского. Дескать, икона находится в Княгинином монастыре Владимира, рядом, у Золотых ворот.

Конечно, мы отправились в Княгинин.

На наш стук мощную храмовую дверь открывает светлая ликом, прямо-таки просиявшая, сестрица в чёрном – послушница Евфросиния, невысоконькая женщина в летах.

Ключевые слова о нашем паломничестве действуют на неё традиционно. Она проводит нас к древней иконе Богоматери Боголюбивой, действительно поразительной, действительно необычной, написанной вроде бы в 1157-м году.

Икона располагается в левой для нас части алтаря, с краю. Большого размера, помещённая в стеклянный киот, она устремлена вверх от самого алтарного подиума. Оклада нет, всё поле доски прописано; мне показалось, что преобладающие цвета – тёмно-зелёный и коричневатый.

Канон «Боголюбивая» отличается от сонма Богородичных икон тем, что Богородица изображена вертикально, в рост и полупрофиль, с воздетыми руками, указующими в левый от неё верхний угол, где проступает, словно в облаке, лик Спасителя. Иконография этой иконы восходит к византийскому типу Богоматери Заступницы (Агиосоритиссы), молящейся за род человеческий.

Трудно сказать, сколь горделивый (посвящённый себе) сюжет заказал богомольный князь для этой иконы, как мы помним, специально написанной по его инициативе после известного события. Однако факт остается фактом: икона чудотворна. И по сей день целительна, и по сей день её носят с крестным ходом. Первоначальная живопись на древней Боголюбской иконе сильно потёрта. В начале ХV века икону, вероятно, приносили в Москву для реставрации, с этого времени началось её прославление.

Сестрица Евфросиния рассказывает нам о случаях исцелений. При рассказе (и вообще) она светится каким-то невыразимым светом.

Я говорю ей, что мы были в Оптиной у батюшки Илия и что я сейчас принесу из нашего дома на колёсах свечечку из Оптиной, от святых старцев.

Евфросиния улыбается: «Ой, это ведь батюшка Илий меня сюда на послушание благословил!.. Ой, как же все любят-то старцев наших оптинских!»

Я быстро возвращаюсь, захватив и конфетку от старца. Подарочки умиляют послушницу. Она произносит фразу, от которой у меня сжимается сердце: «Это батюшка Илий мне конфетку и свечечку-то прислал!»

Да, именно прислал! Он ведь знал, знал, что я увижу сестру Евфросинию! Знал, когда говорил: «Помолитесь, помолитесь…».

Евфросиния продолжает слёзно ахать, прижимая к груди свечу и конфету.

А у меня тоже щиплет в носу (какой-то день задался слёзный), и я уж не знаю, кто из нас больше рад – она или я, сорадующийся её умилению. («Когда в сердце есть умиление, то и Бог бывает с нами», – сказал преп. Серафим Саровский.)

Уносим от сестры Евфросинии пучок свечек – «для Дивеева».

***

Древний Суздаль, стоящий на берегу Каменки, – должно быть, какое-то особое русское место силы, пронзительности, любви, где словно в свиток свивается русское пространство-время, которое ты пронизываешь и расширяешь изнутри своей краткой жизнью, вбирая в себя сразу всю историю русских святых, воителей, художников всех времен.

Суждаль – так город упомянут в «Повести временных лет», и есть мнение, что это красивое и звонкое, колокольно-капельное имя возникло от формы «зижду» (строю) как существительное, обозначающее результат действия глагола. А кто-то полагает, что название города происходит от старославянского глагола съзьдати, одно из значений которого было «слепить из глины».

Суздаль – город-заповедник с пятью монастырями и тремя десятками храмов

Суздаль – город-сказка, город-заповедник, находящийся под эгидой ЮНЕСКО, с его кремлем, пятью монастырями, музеем деревянного зодчества и тремя десятками храмов, уместившихся на площади в несколько квадратных километров, в 26 км к северу от дивного Владимира.

В 2023-м г. мы отпразднуем юбилей Суздаля – 1000 лет!

На его территории находится 305 памятников архитектуры, истории и культуры, среди которых пять монастырских ансамблей, 30 церквей, 14 колоколен. 79 сооружений являются памятниками федерального значения. Четыре ансамбля включены в список объектов Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО. Среди них – Рождественский собор и Архиерейские палаты в Суздальском кремле, памятники Покровского монастыря и комплекс памятников Спасо-Евфимиева монастыря.

Впервые имя Суздаля встречается в летописи 1024 г. – сюда для подавления восстания прибыл князь Ярослав Мудрый со своей дружиной. После включения Ростово-Суздальской земли в 1054-м г. в состав владений князя Всеволода Ярославича тут поднялась кровавая волна феодальной войны за обладание богатым краем, переданным Владимиру Мономаху. Здесь стала укрепляться крепость. Столицей княжества Суздаль стал в княжение сына Мономаха – Юрия Долгорукого.

Суздаль – мужского рода. Поэт-харьковец Б. Чичибабин ошибся, назвав трогательное стихотворение «Девочка Суздаль» (1980). «А не было чуда небесней, чем ты, ах, девочка Суздаль!» Это было лирично, светло, но годом прежде поэт высказался гораздо трагичней и точней:

Венец Иисусов
каплями с висков
стекает в Суздаль,
Новгород и Псков.

Зримо видя за этими строками жертвенную Христову кровь, зная историю Отечества, впору вспомнить в этой связи и предшественников Чичибабина. В первую очередь великого Н. Клюева, с его стихами «И первой песенкой моей, / Где брачной чашею лилея, / Была: “Люблю тебя, Рассея, / Страна грачиных озимей!” / И ангел вторил: “Буди, буди! / Благословен родной овсень! / Его, как розаны в сосуде, Блюдет Христос на оный день!”» (Это последнее из дошедших до нас стихотворений великого поэта «Есть две страны…», 1937).

И клюевского двадцатилетнего ученика вспомним, С. Есенина, его «Осень» (1914-1916): «…И целует на рябиновом кусту / Язвы красные незримому Христу». Эти строки несравнимы ни с чем в русской поэзии.

Рябиновых кустов-дерев в Суздале мы увидели в изобилии, особенно в Покровском монастыре, куда зашли поклониться в Анно-Зачатьевской трапезной церкви (1551) честным мощам преподобной Софии Суздальской (Соломонии Сабуровой, жене Василия III, насильно постриженной и сосланной за то, что не дала наследника престола после 20 лет брака). Монашеская жизнь в древней обители возрождена с 1992 г.

Покровский монастырь – один из сущностных центров и жемчужин древнего Суздаля, красоты и содержательности ради помещаемый в кадры исторических кинолент, – расположен в северной части города, на низком берегу Каменки. Он основан в 1364-м г. при князе Дмитрии Константиновиче, нынешний вид ансамбля сложился в XVI в., когда монастырь стал местом ссылки опальных цариц и женщин знатных боярских фамилий. В XVI-XVII вв. был одним из крупнейших на Руси.

Центральным памятником ансамбля является Покровский собор (1510-1518).