К столетию русской революции …

Миновал почти век с тех пор, как Флигель-адъютант Императора и контр-адмирал Императорского Флота Симеон Симеонович Фабрицкий, выразил в своих воспоминаниях о войне и февральской катастрофе надежду, что «настанет время, когда безпристрастная история воздаст должное Величайшему из Русских Царей Дома Романовых, в царствование коего, несмотря на полное отсутствие способных помощников и на ведение двух кровопролитнейших войн, Россия шла колоссальными шагами по пути прогресса и обогащения.

Теперь ни для кого не секрет, что Россия была накануне полной победы и, не будь измены ближайших к Трону лиц, Европейская война была бы закончена блестяще, и Россия была бы первой державой мира и народ ее самым богатым.

Доведением войны до конца Россия была бы обязана одному лишь Государю Императору…

Он единственный до последнего дня не терял присутствия духа, не знал усталости или упадка энергии. Все с той же неизменной улыбкой, всегда ласковый и бесконечно добрый, Государь, приняв на Себя всю ответственность, окруженный сплошь недоброжелателями или зазнавшимися рабами, спокойно делал свое дело, как часовой на посту.

Можно смело сказать, что Государь был единственным человеком в России, который упорно желал довести войну до победного конца, что и было одной из причин Его гибели»^[1].

Но можем ли мы хотя бы теперь с определенностью утверждать, что уже настало время, «когда безпристрастная история воздаст должное Величайшему из Русских Царей Дома Романовых»? Осуществлено ли это предвидение верного Государю флигель-адъютанта, хотя бы в рамках православно-монархической литературы?

Причем стоит к месту упомянуть, что к неоспоримым заслугам Николая Александровича относятся не только военные и промышленные достижения Империи^[2], но, например, и беспрецедентные успехи в росте народного образования, науки и просвещении в Его Царствование. Особенно в период после русско-японской войны^[3].

Достаточно сказать, что к 1914 году Российская Империя по техническому образованию обогнала Германию, заняв однозначно первое место в Европе. А значит и в мире. И сведения об этих достижениях доведены до внимания тех, кому слава России и ее Государей не безразлична.

И все же какое-то чувство мешает сказать, что слова адмирала Фабрицкого уже исполнились. Дело в том, что буквально все написанное до сих пор о Николае II Александровиче – я говорю сейчас исключительно об апологетической литературе, начиная, скажем, с фундаментального труда Сергея Сергеевича Ольденбурга, – несет в себе неистребимый «оправдательный» привкус. Привкус какого-то «оправдывания» Государя и самой Императорской России.

Словно все мы, любящие Российскую Империю и ее Государя, и желающие сказать правду о них, в очередной раз доказываем кому-то, а может быть и самим себе, что вот мол, и Империя была хорошая, и Царь был тоже хороший, умный, талантливый, волевой.

Жаль только – попросили их с исторической сцены обоих: Царя в Феврале 1917, Империю, в принципе тогда же, хотя в последнем случае обычно указывают на Октябрь. И главное, получается, что не очень-то сопротивлялись уходу со сцены, ни Империя, ни Царь. А значит, не шибко высокого качества были, раз сгинули так легко.

И вот эти неотменимые факты, превращают почти в ничто все наши апологии Империи и ее Царя.

Сам масштаб февральской катастрофы затмевает все, и делает, кажется, невозможным любую позитивную аргументацию «за» историческую Россию и ее Верховного Вождя. Вот и оправдываемся почти уж сто лет. И так будет продолжаться до тех пор, пока хотя бы мы сами, русские православные люди, не выберемся из «ловушки сознания», в которую позволили себя загнать, и в которой продолжаем пока находиться.

Суть этой ловушки заключается в том, что мы позволили реальную катастрофу Февраля 1917 года идентифицировать, как «революцию». Революцию, плавно перетекшую уже в революцию Октября 1917 года – трагедию окончательной гибели русской исторической государственности и русской культуры, с почти тотальным уничтожением их носителей.

И вот этот морок, фантом Февральской «революции» до сих пор застилает и искажает всю историю последних десятилетий Российской Империи. Ее невероятный рост и расцвет. И в первую очередь искажает и затмевает решающую роль Государя Императора Николая II в этом росте и расцвете Его Империи.

Повторим еще раз «несокрушимое» возражение: если Он все делал так хорошо, почему же все закончилось так плохо.

Ведь революции не бывают без причин, социальных там, экономических и прочих. А услужливые ученые, начиная еще с «тех» времен и до наших дней, причины эти в большом числе находят и складируют найденные «факты», как мешки зерна к мельнице «научного подхода» к истории, перемалывающего эти факты в несокрушимые исторические концепции.

На мельницу эту, к сожалению, воду льют и обстоятельства крушения Советского Союза в августе-декабре 1991 года. Нет, то что главную роль сыграло тут очевидное предательство высшего партийного руководства в смычке с прозападной либеральной образованщиной, – вопросов нет.

Но также очевидно, что были факторы, носящие характер объективный, с самой что ни на есть материальной точки зрения. После полутора десятилетий послевоенного взлета, действительно наступил застой. Мощь, созданная еще имперскими учеными и их непосредственными учениками при Сталине, пока оставалась, но вот головы над этой мощью уже не было.

Собственно застой, а вернее резкое замедление научно-технического прогресса, не был, как мы уже знаем, только советской особенностью. Но помимо общемирового застоя были и специфически советские факторы: гипертрофия ВПК, причем количественная, а не качественная, полный отстой в легкой промышленности и жилищном строительстве, и многое иное, всем известное и малообъяснимое.

Таким образом, объективные предпосылки и экономические, и социальные у переворота 1991 года были в наличие. И до сих пор успешно помогают маскировать факт махровой государственной измены теми, кто в этом был и остается заинтересован.

По аналогии кажется, что такие же объективные, – в материальном смысле, – факторы должны стоять и за Февральской «революцией», даже если назвать ее более верным термином «государственный переворот». И, наверное, солидные факторы, если уж почти сто лет маскируют государственную измену. А уж историки, оперируя этими фактами, государственную измену иной раз и вовсе отрицают. Причем, что, характерно, не только «красные» историки, но и «белые».

Таким образом, существует, фактически единственный упрек-обвинение Николаю II, представляющийся неотразимым и перечеркивающим буквально все достижения лично Его и руководимой Им Державы Российской: это наличие самой «Февральской революции».

Революции, понимаемой как социальное народное движение, с которым, то ли «прогнившая» власть Российской Империи, то ли власть «прогнившей» Российской Империи справиться не смогла. А значит и власть, и ее Верховный носитель были слабы, и про какое величие можно тут говорить.

Следовательно, для того, чтобы сто лет спустя снять неправедные обвинения с Государя Императора, и возглавляемой Им державы, необходимо показать, что никакой революции, «какширокого, народного и насильственного движения, направленного к свержению или, по крайней мере, к изменению существующего государственного и социального строя»^[4] ни в России вообще, ни в Петрограде, в частности, не было.

А было, если так можно выразиться, «латентное цареубийство», замаскированное под отречение, результатом которого и стала уже действительно революция в октябре того же 1917 года.

Современный историк и социолог Андрей Фурсов так формулирует необходимые и достаточные условия возникновения революции: «Революция – это сочетание двух необходимых условий.

Прежде всего, должны быть социально-экономические и политические предпосылки.

При всей важности социально-экономической составляющей она является необходимым,но недостаточным условием революции. Она [революция] невозможна без организации, финансового обеспечения и манипуляции информационными потоками…

В революционных потрясениях XIX-XXI веков огромную роль, причём по нарастающей, играет финансовая и организационно-информационная поддержка антисистемным силам из-за рубежа» со стороны международной финансовой элиты, другого названия «мирового правительства».

В приведенных высказываниях о необходимых условиях для революции, при том, что они достаточно отчетливо проясняют возможность моделирования «революционной ситуации» из ничего, есть внутреннее противоречие.

Оно заключается в словах: «Прежде всего, [для революции] должны быть социально-экономические и политические предпосылки». И что социально-экономическая составляющая «является необходимым … условием революции».

Хотя весь дальнейшиеслова самого Фурсова убедительно показывают, что нет, не является необходимым условием. Особенно, если словом «революция» прикрывается государственный переворот. В последнее время, слово «госпереворот» заменяется художественным сочетанием «оранжевая революция», или – после Киева-2014, просто «майданом».

Комментируя «наднациональный», а вернее «антинациональный» характер «оранжевых» революций последнего времени, Андрей Фурсов говорит: «А вот ещё один наднациональный аспект организационного обеспечения “арабской весны”. События в Тунисе и Египте развивались в форме флэш-моба и смарт-моба с активным использованием Интернета, блогосферы. А это уже совсем не национальный уровень, а глобальный с центром далеко от арабского мира»^[5].

Думается, что после событий в Киеве февраля 2014 года последнее стало очевидно для всех желающих видеть.

Напомним, что «flash-mob» переводится как «вспышка толпы». «Smart-mob», в свою очередь, переводится как «умная толпа». И если флэш-моб – это технология собирания толпы, то смарт-моб – это цель и смысл такого собирания.

Другими словами, флэш-моб – это форма «народного волеизъявления», а смарт-моб – содержание этого «изъявления». Два взаимодополняющих понятия, каждое из которых немыслимо друг без друга.

Так вот, ‒ «флэш-» и «смарт-мобы» как механизмы организации «цветных» революций нашего времени, в экономических условиях не нуждаются. А история управления людскими массами методами манипулирования, аналогичными по сути своей «флэш-» и «смарт-мобам» насчитывают не одну сотню лет, если не тысячелетий.

Оперативности нынешней, понятно, не было. Зато и качество подготовки было на высоте. Хорошо подготовленные и оплаченные специалисты ситуации на живых моделях отрабатывали. Взять хоть то же «9 января», именуемое «Кровавым воскресеньем». Типичный случай «смарт-моба».

Так что вывод толп «чухонских баб», о котором говорит Солоневич в «Великой фальшивке февраля», на улицы Петрограда в февральские дни 1917 года был отработан задолго и тщательно. Как и вся дальнейшая программа. Только свистни.

 

Вообще, говорить про спонтанные «голодные бунты» в стране, где, по словам Большой Советской энциклопедии, к началу 1917 года скопились излишки продовольствия: [цитата: Во время войны Россия оставалась единственной из воюющих стран, в которой к началу 1917 года не ощущалось недостатка продовольствия. Напротив, в стране скопились излишки сельскохозяйственных продуктов в связи с некоторым сокращением хлебного экспорта./БСЭ. – М, 1949-1957. Т. 50. С. 135, 202. До Первой мировой войны Россия ежегодно вывозила на европейские рынки свыше 600 млн. пудов зерна].

Более того, очевидно, что излишков этих хватило на всю Гражданскую войну до инспирированного троцкистами-ленинцами в 1921 году голода в Поволжье. Сомневаться могут только представители «академической науки», вооруженные истинно «научными» методами.

Равно, как говорить про расстройство (именуемое ‒ «развалом»!) железнодорожного сообщения в стране, где за годы войны были проложены тысячи километров железнодорожных путей, в том числе в труднейших условиях тундры, болот, вечной мерзлоты и скалистых гор Кольского полуострова. Начатая строительством в марте 1915 года и законченная к 15 ноября 1916 года железная дорога, соединила новый незамерзающий океанский порт России Романов-на-Мурмане (Мурманск) с центром страны. Тогда же была начата укладка второй колеи на Великом Сибирском пути, закончена Амурская дорога до Владивостока по чисто Имперской территории без захода в Маньчжурию. 5 октября 1916 года был открыт для движения мост через Амур у Хабаровска длиной 2,5 км конструкции великого русского инженера-мостостроителя Лавра Дмитриевича Проскурякова^[6]. Мост этот поставил точку в четверть вековой истории Транссибирской магистрали, первый рельс в основание которой заложил Цесаревич Николай Александрович. Мост получил имя другого Цесаревича Алексея Николаевича.

И это развал! Скажите уж – саботаж, если действительно перебои были. Но саботаж как раз относится именно к технологиям управления массами. Не сегодня они были отработаны и не вчера.

Ох, не вчера…

Также можно разобрать по пунктам любые другие «социально-экономические предпосылки» Февральской «революции», и показать их полную вздорность. Приведем только несколько примеров. Несмотря на тяготы войны, население России с 1914 по 1917 год возросло более чем на четыре миллиона человек, достигнув к 1917 году 180-миллионной отметки. Со дня восшествия Государя на Престол население России увеличилось в полтора раза.

К слову сказать, чрезмерных тягот население воюющей Российской Империи не испытывало. Годовой доход крестьянства вырос с 1914 года по 1916 год почти вдвое за счет пособий государства семьям мобилизованных и за поставки лошадей и продовольствия по военным нарядам. Совокупные выплаты «царизма» русскому крестьянству ‒ увы! ‒ последние выплаты, вообще полученные нашим крестьянством от государства, ‒ составили более 2,5 миллиарда рублей (под триллион USD по сегодняшнему курсу).

К началу 1917 года крестьяне владели примерно 80% сельскохозяйственных земель страны^[7].

«За период Первой мировой войны … произошло повышение заработной платы фабрично-заводским рабочим, а семьи, призванных на военную службу получили примерно 276,5 миллионов рублей [порядка 300 миллиардов USD наших дней] пособия, что в процентном отношении даже несколько превышает удельный вес рабочего класса в населении страны»^[8].

Российская Империя была действительно очень богатой страной.

Заметим, что, несмотря на военные займы, 1 рубль начала 1917 года стоил 60 копеек 1913 года. Для военного времени инфляция минимальная, практически в пределах «нормальной» инфляции доллара за последние 40 лет. Это после Февраля начнется стремительное падение рубля вместе с Россией в пропасть.

Таким образом, из двух составляющих «революции»: «объективные факторы» и «факторы управления» у нас для Февраля 1917 года остаются, по любому, только вторые. Так значит, может все же революция, хотя бы и «оранжевая»?

Нет, не революция.Революция, даже «цветная», подразумевает участие народа.

Так вот. Народ в событиях Февраля 1917 не участвовал.

Это отнюдь не мое открытие. Об этом еще 60 лет назад сказал тот же Иван Солоневич в своей «Великой фальшивке Февраля». Написанной, кстати, в том числе и потому, что уже тогда в 1951-1952 годах, «наследники Февраля», – судя по описанию Солоневича это что-то вроде нынешних «союзов правых сил», ‒ болотно-либеральная мразь с тогдашними навальными и немцовыми, – на полученные ими «темные доллары» готовили «если не совсем раздел, то что-то вроде балканизации России»^[9]. Как мы знаем, те «наследники Февраля» свои доллары отработали.

Раздел и балканизация России в 1991 году успешно осуществлены. Плоды пожинаем по сей час.

Революции в Феврале 1917 года ‒ утверждает Солоневич ‒ не было. Был генеральский заговор, без которого ни известный нам заговор Милюкова, ни Гучкова с доморощенными отечественными «олигархами», шансов на успех не имели.

Именно генералитет сделал из Петрограда «пороховой погреб», набив его «мобилизованными» в количестве нескольких сот тысяч человек. Это были‒ по словам Солоневича ‒ лишенные офицерского состава биологические подонки чухонского Петербурга и его таких же чухонских окрестностей. Всего в Петербурге их [таких частей] было до трехсот…»^[10].

Обратим внимание на слово «чухонские». Дело в том, что оказывается согласно Брокгаузу и Ефрону: «Инородческое население живет около столицы, окружая ее плотным кольцом и достигая 90% общего числа населения. По переписи 1891 года 85% указали русский язык в качестве неродного языка»^[11].

Таким образом, все эти заполнившие столицу толпы вооруженных людей примерно на 85% состояли из тех, кого мы сейчас назвали бы прибалтами. Хуже этого человеческого состава по благонадежности могли быть разве что поляки.

Генералитет также саботировал выполнение приказов Государя Императора о выводе из столицы этих частей, и замены их гвардейской кавалерией и иными обстрелянными и верными частями с фронта.

При такой ситуации и возник, очевидно «цветной», хлебный бунт «чухонских баб с Выборгской стороны». Солоневич неоднократно подчеркивает, что собственно народ, то есть «петроградский пролетариат, несмотря на всю его “революционную традицию”,никакого участия в Февральских днях не принимал»^[12]. Просто:

«23 февраля/08 марта 1917 года был “Международный женский день”, кое-как использованный большевиками: чухонские бабы вышли на улицы Выборгской стороны и начали разгром булочных»^[13].

Понятно, что в описанной ситуации, это безобразие вызвало не отпор, а восторженную поддержку вооруженного многотысячного сброда, боявшегося фронта, как черт ладана.

Но и этого мало. Присутствие в столице Государя Императора, Царя и Главковерха в одном лице, могло удержать и эти массы от выступления. Идти в лоб против Царя было все-таки страшно.

Однако за день до этого Государь выехал неожиданно в Ставку, по телеграфной или телефонной просьбе Начштаверха генерала М.В. Алексеева, что срочное дело требует непосредственного присутствия Государя.

Кстати, то что за спиной Алексеева явно стоял какой-то большой мастер черного «пиара», следует, например, из того, что петербургская «чистая публика» после начала «волнений» стала говорить, что царь нарочно сбежал от беспорядков в Действующую армию^[14].

В результате против мятежа, вначале настолько вялотекущего, так что 26 февраля штатские участника заговора от керенцев до ленинцев, считали, что всему хана^[15], выступила только многострадальная питерская полиция, которую еще Столыпин хотел модернизировать и перевооружить броневиками.

Но Госсовет заблокировал это решение.

Солоневич считает, что Госсовет так поступил из-за личной антипатии к «выскочке» Столыпину. Но я лично, после многолетнего изучения разнообразных «странностей», связанных еще с подготовкой к японской войне, да и во время нее, отнюдь не уверен в столь простом и невинном объяснении. Госсовет в то время был составлен из публики разнообразной, не только Государем назначенной, так что всяко могло быть. Да и назначенная публика, как показало дальнейшее, Царское доверие далеко не всегда оправдывала.

Так что Февраль 1917 полиция Петроград встретила с револьверами и игрушечными шашками против вооруженных до зубов многотысячных псевдосолдатских масс. И сделала все, что могла, ‒ честно легла на своем посту.

При этом есть все основания считать, что основные потери полиция понесла уже после опубликования так называемого Манифеста об отречении.

Для подавления массового гуляния по улицам Петрограда, с лихвой хватило бы одной гвардейской дивизии, а скорее и одного полка, такого как Семеновский или Преображенский. Но отправка войск в восставший Петроград – была отменены именемГосударя, и помимо Его воли^[16].

Пресловутый Бубликов сам признавал: «Достаточно было одной дисциплинированной дивизии с фронта, чтобы восстание было подавлено».

Может быть, не нужно было даже и дивизии: там, где «восстание» натыкалось на какое-то сопротивление, оно таяло, как дым: на трубочном заводе поручик Гесса застрелил агитатора, и вся толпа разбежалась, бросив и знамена, и лозунги^[17].

В Таврическом дворце от времени до времени вспыхивала паника: вот придут части с фронта – и тогда что?»^[18].

А ведь действительно любопытно, как представишь себе: и что тогда?!

Я совершенно убежден, что хватило бы2-го «Кутеповского» батальона Лейб-Гвардии Преображенского полка, взявшего в недавних боях в штыки германскую дивизию! Учитывая, что действующий командир этого знаменитого 2-го батальона Преображенского полка «черный полковник» Александр Павлович Кутепов в Петрограде уже был, а солдаты и офицеры Преображенского полка «держали себя твердо и охотно грузились в выгоны, когда 1-я гвардейская дивизия получила приказ идти на Петроград для подавления беспорядков»^[19].

Между тем, полковник Кутепов, уже сказал генералу Хабалову, в ответ на его приказ «оцепить и оттеснить к Неве мятежные толпы», что он не остановится не только перед оцеплением, но и «перед расстрелом всей этой толпы»^[20]. Вот только войска верные нужны. И верные войска готовы были прибыть к своему командиру. Мы знаем это достоверно, из первых рук!^[21]2-й батальон уже занял эшелон и ожидал сигнала к отправке, когда пришла предательская телеграммы из Ставки за подписью генерала Алексеева, что в Петрограде все спокойно и можно отправляться в казармы по месту дислокации. Это было утром 2-го марта. К этому времени сам Государь пребывал фактически в плену.

До сих пор можно только строить предположения, в какой форме было сделано так называемое отречение. Но то, что оно не было оформлено законным образом, это однозначно. А значит нельзя говорить и о легитимности пресловутого Временного правительства.

И конечно даже мнимая легитимность закончилась сентябрем 1917 года, когда Керенский своевольно объявил Россию республикой, нарушив условие так называемой временнойпередачи власти этому правительству со стороны Великого Князя Михаила. Передачи, тоже вполне нелегитимной, учитывая, что сам текст подписанного Михаилом документа был личным творчеством известного кадета Набокова.

Тем не менее, условие передачи, напомним, состояло в немедленном созыве Учредительного Собрания. Только оно и должно было установить форму власти в стране, как во всяком случае утверждалось публично. Конституционная монархия как минимум, при этом отнюдь не исключалась. Созыв Учредительного собрания и был по существу единственной декларируемой зада