Часть 4. Победное шествие зверя от земли. Разрушение: Удерживающий зверолов (продолжение)

Знаменитый спор «западников и славянофилов» суть до сих пор неразгаданное учеными идейное противостояние Святой Руси и «зверя из земли». Затемнено оно и самими названиями: «славянофилами» проповедников Святой Руси нарекли как раз либеральные «просвещенцы», пытаясь убедить себя и окружающих в исключительно этно-фольклорных реакционных увлечениях первых и пользуясь тем, что именно через идею самобытности культуры и исторического пути славян они совершали свои прощупывания правды и шаги к обличению германо-романской или англо-саксонской (в действительности же, данито-британской) цивилизации.

В действительности, отцы русской охранительной идеологии, также прошедшие на заре своей жизни через западничество и вольнодумство, своей целью объявили «создание философии, подчиненной господствующему духу православно-христианского любомудрия и осмысляющей всю западную образованность и её выводы», – разящей в самое сердце вавилонского «зверя из земли» и вызываемой им из либеральных «вод морских» вавилонской империи «зверя багряного». В свою очередь, западники отнюдь не возникли в это же время: напротив, лишь благодаря охранителям Руси они, доселе господствующие в идеологическом пространстве и слепо поклоняющиеся метафизическим ересям Запада, облечёнными в тогу «научной философии», были диалектически обнаружены на противоположном полюсе теоретического сословия и вынуждены были неуклюже и коряво защищать своё западничество, которое они пытаются и по сей день пытаются прикрыть своим «либеральным патриотизмом». Именно в плодороднейшей атмосфере оклеветанного царства Николая Павловича, благодаря и возвышающей ответственное мышление цензуре ицерковному расцвету, русский небосвод озарился именами А.С.Хомякова, К.С.Аксакова, и И.В.Киреевского.

Третьим внутренним источником православной общественной мысли следует считать министерство народного просвещения во главе с великим министром графом Сергеем Семёновичем Уваровым, докладные записки которого разрушали и разрушают стереотип о «необходимом» казенном бюрократическом языке государственного управления и мышления чиновников. С.Уваров, многодетный отец (что не помешало неугомонным в своих бредовых домыслах либералам «уличить» и его в гомосексуализме), первым провозгласив верховенство сопутствующего познанию воспитания, выступил подлинным богословом, точно сформулировав и объяснив идеологию Третьего Рима «Православие, Самодержавие, Народность» как, по сути, общественное выражение православной антропологии человека как триединства духа, души и тела – преображенных благодатью Богочеловека Христа. Народность, включающая в себя соборность и твёрдую хранительницу (подобно сосуду) всех плодов Православия и Самодержавия, требовала вместе с ними особого попечения Двуглавого Орла Державы и Церкви, ограждающего от пагубного влияния западного вольнодумства, смутьянства, индивидуализма, приземленной утилитарности и, наконец, умерщвляющего неверия. Обвиняемый либералами в очередном «удушении», на сей раз ума, С.Уваров по их же признанию вывел гимназии и университеты во главе с Московским на высший европейский уровень. Его преемник на министерском посту П.Ширинский-Шихматов, поставленный Николаем I для устрожения порядков в университетах в период революционного взрыва в Европе, был не антагонистом графа Уварова (как бы этого не хотелось лукавым глашатаям зверя), а наследником: выведение им из программы ВУЗов западной философии, справедливо определённой источником крамолы и умопомрачения, – а не носителем мудрости и света истины, которую «передовая» британская философия (позитивизм) в это время уже начинала совершенно отрицать.

По сути, вся последующая охранительная (славянофильская) православная философия и представляет по сей день развёрнутое, охватывающее все сферы народной жизни, разъяснение уваровской триады с одновременным разоблачением масонской антитриады двуединого зверя: «Свободы, Равенства и Братства» (под последним скрывается сообщество индивидуализированных и противопоставивших себя народу «элитарных братьев» мифологизированного Хирама – «великого архитектора Вселенной», решившего построить «Новый мировой порядок» без Бога и в пику Богу). Символ метафизического противостояния самими охранителями была прозорливо обнаружен в двух столицах: условной старорусской Москве (которая и собрала их под своим крылом) и европейском Петербурге: миф о «золотом петровском веке», впервые поставленный под сомнение Н.Карамзиным, православными философами был подвергнут всестороннему низвержению с одновременным возвышением допетровских столетий истории Святой Руси.

Впервые на европейской арене, находящейся под властью гордого «зверя из земли», возникла умная сила, которая на его же языке беззастенчиво громила все его долго пестованные витийства (пока еще, и по сей день, не достигшее умов самих тонущих европейцев): не частные противоречия между либерализмом, национализмом и социализмом, в которых по сей день ковыряются западные университеты и политические партии, но их единую гнилую сущность, содержащую в своём кощеевом яйце материализм, дарвинизм и, наконец, атеизм. Русскими охранителями ниспровергалась насажденная розенкрейцерами и масонами западная ложь об альтернативе между невежеством, якобы господствовавшем в Средневековье, и восторжествовавшем в Новое время «просвещенным разумом», в котором православные философы обнаруживали рассудочное мышление, погруженное в чувственность (мышление «зверя из земли»). Понятие «цельного мышления», выдвинутое И.Киреевским и развитое последующими поколениями «славянофилов» (хотя порой и уклонявшихся в европейский «полёт ума»), открывало для образованного сословия и всего русского мира истинную образованность, имеющую своим источником одухотворение ума и сердцем, достигаемое в Церкви. Понятие же «соборности», вышедшее в мир из теоретических тайников А.Хомякова, переносило эту одухотворенность с личности на всё общество и разрушало насажденную теми же чадами Вавилонской блудницы ложной альтернативы между «мракобесным деспотизмом» Средневековья и «просвещенной демократией» Нового времени – того самого моря, из которого восстаёт десятирогий «багряный зверь». Вскоре К.Аксаковым и Н.Данилевским до всей России и уже начинавшей слышать её голос Европы была донесена благая весть о кончине «бабьей басни» (1 Тим.4:7) о прогрессирующем человечестве и Западе как его вожде и всеобщем эталоне (европоцентризм) и наличии иного, «русского пути». Наконец, К.Леонтьев скрупулезно развенчал сам корень зла, воплощенного в учении «зверя из земли» во всех его «ипостасях», обожествлённого на Западе и по сей самый день оплетающего русскую землю, – антропоцентрический гуманизм и выделяющийся из него либерализм.

Безусловно, данное течение наткнулось на множество подводных камней из-за сильной зависимости от западных идей, полученных в учебных заведениях и корпусе дворянского чтива, оскудения церковного богословия в XVIII веке. Сами идеи «славянофилов» ещё пребывали под сильным влиянием вводящей в заблуждения прусской философии романтизма; Россия представала у них ещё как просто самобытный культурно-исторический тип в ряду с иными; национальный интерес ими ставился не только выше либеральных повинностей, но порой и божественной правды; наконец, они еще наивно надеялись «взаимодополниться» с цивилизацией Запада, критикуемой ими более за односторонность и претензию на исключительность, а не порабощенность князем тьмы: противостояние России и Запада не было ещё ими осознано как апокалиптическое во всей своей остроте. Однако движение их устремлялось ввысь – к свету и истине, тяня за собой ум всего русского народа и приводя его к Церкви (все истинные охранители-славянофилы, преодолевшие своё «Я» в отличие от В.Соловьева, Л.Толстого, о.С.Булгакова или Н.Бердяева, окормлялись православными пастырями-духовниками) – притом не с простой и непрочной чувственной верой, но теперь уже с ясным церковным осмыслением всех сторон личной и общественной жизни. В течение нескольких десятилетий им удалось не только создать анклав русскости, но развернуть к ней все сословия – во всем богатстве её проявлений от одежды и внешности до языка и обычаев. Венцом этого славного творения царя Николая и его сподвижников, завершённого уже при последующих правителях, следует считать обществоведение Л.Тихомирова и К.Леонтьева, литературу Ф.Достоевского и Н.Гоголя, поэзию М.Лермонтова и Ф.Тютчева, естествознание и историософию Н.Данилевского и Н.Страхова, политэкономию С.Шарапова, правоведение К.Кавелина, языкознание В.Даля, которые можно считатьэталоном мирского отраслевого богословия (цельной одухотворенной науки) и приложения Откровения Священного Писания и Предания к земной жизни человека. Все эти имена были испечены на многолетней имперской офицерской и чиновничьей службе в условиях «удушающего бюрократизма».

Православная философия славянофилов, конечно, выражалась не только в слове, но и в изобразительном искусстве, архитектуре и музыке. Зодчий Большого Кремлевского дворца и храма Христа Спасителя Константин Тон возрождал забытый в Империи небесный старорусско-византийский стиль, которые духовно ничтожные скептики-либералы по сей день называют «псевдорусским»; Иван Айвазовский и созданная в это время русская школа живописи с сонмом выпускников русских академий искусств начали творить шедевры, с укором раскрывающие всему мiру через пренебрежённую Европой природу (которую розенкрейцер Ф.Бэкон приговорил к смерти как «мастерскую, а не храм») глубину православного духа и величественную красоту богозданного мира, Михаил Глинка и созданная им недосягаемая русская школа композиторов своими творениями вместе с баснями Ивана Крылова, переведёнными и принесёнными в Европу в первый же год николаевского правления, духовно оглушали европейского зверя гораздо сильнее, нежели самая передовая артиллерия (где они все в нынешнем «свободном демократическом обществе»?). Сочинённый по личному указанию императора и вдохновлённый Богом жуковско-пушкинский гимн-молитва «Боже, царя храни» на музыку А.Львова «раздавался громом победы» над зверем (вслед своему предшественнику, написанному белорусским композитором Осипом Козловским и поэтом Гавриилом Державиным) не только по просторам Руси, но и по скученной Европе.

Русское высшее сословие в своей православно-патриотической части, оживотворенной полноценным возвращением её в Церковь (не только сердцем, но и умом и телом), стало подлинной «свечой на подсвечнике» (Лк.8:16) для европейской аристократии и буржуазии, в большинстве своём масонской и поголовно безнадёжно тонущей в силу всеобщего признания языческих догм «Просвещения» как абсолютной истины. Именно к восточноевропейским последователям русских православных мыслителей и справедливо приложимо понятия славянофильства: созданное вдохновленным ими, отметим, поляком Э.Романовским «Европейское общество истории происхождения народов» стало очагом аутентичных славянофилов по всей Европе, открыто провозгласивших своей целью уничтожения масонства и его идеологии, а также панславистских организаций в славянских провинциях германских и тюркской империй. Западным панславистам, впрочем, давно удалённых от православного Христианства, не удалось избежать внедрения в свои ряды этих самых «вольных каменщиков» в обличии «ярых националистов». Однако отселе началось свершение древних пророчеств о Третьем Риме – осуществление его всемирной миссии Просвещения: если доселе приезжие европейцы перестраивали под себя Россию (а русские дворяне направлялись с открытым ртом «на учёбу» в западные дали), то ныне, напротив, уже европейцы начали направлять свои стопы (по дорогам или книгам) в Россию для постижения правды бытия. Миссия эта, прерванная революцией, возрождается уже в наши дни, заставая нерадивых европейских учеников в совершенно непотребном состоянии.

Из выявленных православными философами-охранителями трёх метафизических столпов Святорусского мира – Православия, питающего духом русский народ и составляющего разумную часть его души, Самодержавия, скрепляющего саму эту душу во единое целое и в качестве волевой её части направляющего движение русского народа, наконец, Народности, составляющей тело русского народа, воплощающего собой наставления разума и повеления воли и одновременно хранящей в себе всё содержание русской души в качестве чувственной её части, – все три утратили в петровское время соборное единство и пришли в разлад друг с другом и самими собой. С удалением Церкви (её голоса и наставления) от государственной власти Православие было вытеснено путь и не на задворки, но на второй план жизни Империи и особенно её высшего сословия. Самовластие русского монарха достигло абсолютистских переделов, но этим же лишало Самодержавие его державной, удерживающей способности, заключающейся в соборном духе народа и его сословий. Наконец, Народность была подвержена почти нигилистическому поруганию, когда вековые русские устои отрицались или, в лучшем случае, пренебрегались (прежде всего, дворянством в самом себе), а главный её носитель – простой народ, сосредоточенный тогда в крестьянстве (отметим исключительное отождествление в русском языке деревенского труженика с христианином), был в государственном праве и в восприятии значительной части дворянства (прежде всего, столичного и особенно западнической ориентации) принижен почти до рабского закрепощения. В таком шляхетском восприятии он представал как «тёмная», «необразованная» масса, существующая для материального обеспечения, в лучшем случае, российской державы, или попросту «избранного» высшего сословия. Либеральные «борцы с крепостничеством» намеревались лишь перевести это рабство и человековещизм в рыночную форму имущих и неимущих классов со «свободным» рыночным их взаимодействием. А талмудические (марксистские) и иные революционные социалисты – использовать для пропаганды революционного бессословного общества.

Восстановление государственно-церковной соборности священной Державы, утраченной при Петре I, вкупе с утверждением мощной системы имперской власти и установлением единого всеохватывающего закона при таком же всеохватывающем участии самодержца и его доверенных лиц в управлении Россией, с пробуждением православной философской мысли в дворянстве, логически вело и одновременно истребовало очищения от ядов зверя и сословного строя Державы Двуглавого Орла с утверждением соборности и в нём.И государь Николай I, продолжая дело отца и брата, осуществил эту задачу со всей благодатью Помазанника и личным великодушием – держа перед собой не отмену крепостного права как самоцель и даже не одно лишь улучшение быта многострадального селянина, но именно возвращение в соборный строй Третьего Рима крестьянства как главного хранителя русского мироощущения и православного уклада жизни. И самого непреклонного поборника этих преобразований царь нашёл в лице «задавленной и безмолвной» Церкви – от своего критика святителя Филарета до сподвижника поздних лет святителя Иннокентия Херсонского, который за своё горячее отстаивание освобождения крестьян с землей был «прогрессивной общественностью» прозван «сторонником коммунизма» (заодно дав этим ответ на века критикам «политического православия»).

Отвергнув революционный и либеральный подходы, обыкновенно холодные к самόй созидательной сути дела, царь пошёл по степенному пути преобразования (а не отмены) крепостничества с восстановлением сословия свободных земледельцев с ограниченной свободой по старорусским лекалам до эпохи увлечения самодержцами Алексием, Софьей и Петром западными влияниями, переросшими после них в лютый феодализм. Вместо шумно-популистского лицедейства либерализма были созданы Секретные (от бунтарей и крепостников) комитеты, первый из которых – сразу же после венчания на царство (об участии или сочувствии крестьян масонскому путчу и речи идти не могло), впоследствии поднятые до уровня особого отдела Собственной Канцелярии Императора и министерства. Правой рукой народного царя стал ещё одинвыдающийся государственник николаевской эпохи граф Павел Дмитриевич Кисилёв, которого либералы даже по сей день нагло пытаются присвоить себе, при том что он был создателем первой тайной полиции внутри армии еще до Декабристского мятежа. Взятая им на вооружение для достижения великой цели стратегия, во многом саботированная во время упразднения крепостного права в рамках «Великих реформ» 1860-х (когда до их исполнения дорвались масонские «благодетели»), предполагала постепенное освобождение крестьян с собиранием их в сословие государственных крестьян и одновременным созданием системы государственной опеки и управления ими, организацией самоуправления в сельской общине во взаимодействии с чиновниками.

Доля государственных крестьян целенаправленно наращивалась, прежде всего, последовательным переводом в их число помещичьих крепостных – притом на принципиально добровольно-договорных началах (с введением переходного статуса обязанных крестьян с соответствующим уставом), открывающей дорогу совести и благородству дворян. Единственным видом недобровольности стал масштабный перевод по личному почину и руководству графом П.Кисилёвым после усмирения польского восстания 1830-го года в сословие государственных православных крестьян-мучеников Белоруссии и правобережной Малороссии, истерзанных многолетним диким игом польско-католического панского ига (барщина во время сева и урожая доходила до 6 дней в неделю), с наделением их землёй за счёт частичного её отъёма вместе с самими рабами у участников шляхетского бунта (отметим притом безмерное благородство российского Престола, который снисходительно сохранил немалую долю земли и дворянские права за иноверными потомками захватчиков и насильников местного исконного русского православного населения, еще в XVII веке полностью лишивших православную знать на её же землях каких-либо имущественных и политических прав). Наряду с упразднением волчьей Унии это означало воскрешение западнорусского народа, превращая П.Кисилева вместе с митрополитом Иосифом в его родных отцов. Политике огосударствления крестьян служило и прекращение многолетней петербургской практики сдачи в частную аренду государственных земель в придачу с крестьянами (иначе, продвигаемую уже в наши времена под ширмой «государственно-частного партнёрства» приватизацию). Наконец, была великолепно произведена полная ликвидация унизительного для христиан (и вожделенного либеральными адептами «рыночных свобод», восходящих к британскому огораживанию) безземельного батрачества «вольных хлебопашцев» – расселением крестьян на казённых и необжитых землях России.

Как следствие, к концу правления второго «крестьянского царя» Николая I доля крепостных составляла лишь треть. Бывшим крепостным государством из своих запасов выдавались обеспечивающие необходимый достаток дополнительные земельные и лесные наделы, которые далее перераспределялись внутри общины. Грубая подушевая подать, фискально безразличная к жизни селянина, была заменена на справедливый земельно-промысловый (по сути, подоходный) налог. При этом создавалась разветвленная губернско-уездная система органов управления кре�