Приближается 400-летие победоносной обороны ружан против польских захватчиков во время Можайского сражения 1618 года …
Говоря о Смутном времени, или Смуте, историки, как правило, считают ее продолжительность с 1604 года, в котором началось вторжение самозванца Лжедмитрия I из Польши на Русь, по 1613 год, когда произошло воцарение Михаила Федоровича Романова.

Вне всякого сомнения, изгнание поляков из столицы ополчением князя Дмитрия Пожарского и городского старосты Козьмы Минина и последующее призвание Великим Московским Собором на Российский Престол нового Государя в феврале 1613 года стали важнейшими этапами восстановления русской государственности. Однако по-прежнему свирепствовали по городам и весям казачьи шайки, оставались занятыми шведскими и польско-литовскими интервентами русские земли от новгородчины до смоленщины, оставался в польском плену отец нового Государя митрополит Филарет (Романов), не отказывался от своих притязаний на Московский Престол призванный в 1610 г. «семибоярщиной» сын польского короля Сигизмунда – Владислав Вааза.

На протяжении всего 1613 г. мятежные казаки гетмана Ивана Заруцкого продолжали поддерживать авантюру с «царицей» Мариной Мнишек и ее сыном – «воренком», младенцем Иваном в качестве претендента на Московский Престол. Только в 1614 г. Марина и Заруцкий были схвачены на Яике и отправлены в Столицу. «На Москве же тово Заруцково посадиша на кол, а Воренка (сына Мнишек. – Прим. авт.) и изменника Федьку Ондронова повесиша, а Маринка умре на Москве»[1]. Однако тотчас же русским послам в Польше было объявлено, что сын «истинного царя Димитрия» чудесным образом спасся. Назревала новая самозванческая интрига.

Не принес успокоения и следующий 1615 год. Казачий атаман Михаил Баловень во главе пятитысячного отряда подошел к предместьям Москвы возле села Алексеевского и своим разбойничьим станом перекрыл стратегический путь на Северо-Восток по Ярославскому тракту к Троицко-Сергиевой Лавре. Воеводе князю Б.М. Лыкову-Оболенскому удалось тогда пленить около 3 тысяч «воров», их атаман был повешен «на Москве за ребро», а основную массу пленников, хотя и причастных к исключительным зверствам Баловня, пропустили через чин церковного покаяния, они совершили крестоцелование на верность Царю, и потом их заверстали в царское казачество. За время безгосударной Смуты Россия значительно обезлюдела, большой урон понесло и верное Отечеству воинское сословие, поэтому на новом этапе одоления Смуты важной чертой стало не поголовное уничтожения противника из числа православных, а привлечение заблудших людей на сторону Москвы.

В том же году пан Александр Лисовский, памятный москвичам своей поддержкой Лжедимитрия II (Тушинского Вора) и участием в осаде Троицко-Сергиева Монастыря, с отрядами «лисовчиков» осаждал Брянск, захватил Карачев и Орел, Болхов, Белев и Перемышль. Его грабительский рейд прошел затем через Торжок, Углич, Кострому и Муром, принеся своему предводителю королевскую аудиенцию и деньги на организацию нового похода, помешала которому лишь внезапная смерть Лисовского в 1616 году в Комарицкой волости: жестокий злодей получил заслуженное наказание Божие – вдруг упал с коня и умер. Как и предсказывал ему Преподобный Иринарх Ростовский, что если не уйдет с Русской земли восвояси, то умрет страшной внезапной смертью.

В 1613 году против Шведской оккупации Новгородской земли выступили жители города Тихвина, сумевшие очистить город от захватчиков. Получив подкрепление от Царя Михаила Федоровича Романова, русские люди выдержали осаду Тихвинского Успенского монастыря, предпринятую королевскими войсками, и начали теснить шведов со своей земли. В 1615 году Шведский Король Густав II Адольф осадил русский Псков, но тоже потерпел поражение и вынужден был с позором отойти от Пскова и заключить в декабре 1615 года перемирие. А 27 февраля 1617 года[2] в деревне Столбово на р. Сясь в 53 км от современной Новой Ладоги московскими послами был заключен мирный договор со шведским королем Густавом II[3]. Цена мира с северным соседом для России была высока: Швеции отходили Ивангород, Копорье, Корела, Орешек, Ям и выплачивались 20 тысяч рублей серебром. Одновременно Швеция возвращала большую часть ранее захваченных русских городов: Гдов, Ладогу, Новгород, Порхов, Старую Руссу и Сумерскую волость. Потерянный в результате Столбовского мира выход к Балтике, который до этого на протяжении столетий обеспечивал России короткий торговый путь в Центральную и Западную Европу, удалось вернуть лишь Царю Петру Великому в результате Северной войны (1700-1721).

Новгородская земля осталась разоренной интервентами и в самом Новгороде – втором по величине городе России – осталось только несколько сотен человек после ухода шведских оккупантов.

Но если шведская интервенция была прекращена, то польский король Сигизмунд III по-прежнему не оставлял попыток посадить на Московский Престол своего сына королевича Владислава. Недаром один из крупнейших советских специалистов по Смуте Б.Н. Флоря справедливо отмечал, что: «Речь Посполитая, пытавшаяся в первые десятилетия XVIIв. обеспечить за собой политическое господство в Восточной Европе, подчинение России выдвигала на первый план своей внешней политики»[4].

+ + +

Летом 1616 года Польский сейм одобрил начало очередного похода на Москву. В предстоящей авантюре должны были участвовать: роты тяжелых гусар – Мартина Казановского, Уровецкого, Гневоша, Коссаковского, Карсиньского, Ледоховского, Плихты, Журавинского, Петра Опалинского, Якова Собиевского и литовских гусар хоругва; хopугви «панцерников» – Жардецкого, Витославского, Рудского, Рожнятовского, Костки и еще 4 роты «панцерников»; рейтары – хоругвы Денгофа и Медема; роты Клебена и Гадена; копьеносцы – хоругвы Гонсевского и Гимбульта. Конные полки Кишки, старосты Перновского; Зеновича, кастеляна Полоцкого; Гетманский полк Ходкевича, королевича Владислава и казачий полк Лисовского. Пехотные части: Квасвицкого – 400 человек, Апельмана и Кохановского – 2000 или 1200 человек, Лермунта Бушлера, Невяровского и Бартоломея Новодворского – 1000 или 1500 человек.

Таким образом, «полагая средним числом каждую хоругву в 300, а роту в 150 человек, во всех вышеизчисленных войсках не могло быть более 10,800 человек»[5].

Относительно небольшое число предназначенных к участию в походе войск не должно вводить читателя в заблуждение. Польша и Литва привлекли в строй лучших профессиональных солдат своего времени – своеобразный «спецназ», прошедший многолетнюю подготовку на полях сражений, в том числе и во время диверсионных набегов в составе войск обоих Лжедмитриев на Русь. Россия тогда подобными профессионалами в достаточном количестве не располагала (исключая собственно дворянскую конницу и отдельные роты наемных зарубежных ландскнехтов – «немцев»)[6], поскольку наша военная доктрина не предполагала захватнических грабительских походов, а для защиты родных рубежей было вполне достаточно наряду с дворянской конницей и стрельцами еще и традиционного ополчения.

Главнокомандующим был назначен великий гетман литовский Ян Кароль Ходкевич. Когда войска 5 апреля 1617 г. выступили из Варшавы, претенденту на русский Престол Владиславу шел двадцать второй год.

Интервентам удалось без боя захватить Дорогобуж – (1 (14) октября) и Вязьму – (8 (23) октября 1617 г.)[7]. Измена тамошних воевод, встретивших претендента хлебом-солью, давала полякам надежду повторения успеха Лжедмитрия I, сумевшего склонить на свою сторону подавляющее большинство русских войск. Однако если народ готов был идти за сыном Царя Иоанна Васильевича Грозного, то польскому королевичу такой популярности среди русских было никак не достичь.

Более того, русский народ, уставший за два десятилетия Смуты от бесконечной череды претендентов на Московский Престол, видел в воцарении природного Государя Михаила Федоровича возвращение к сложившейся к концу XVI столетия национальной форме правления, носившей сакральный характер, – к Самодержавию. Образ Царя, Самодержца всея Руси, ассоциировался у наших соотечественников с высшими ценностями Православия. На символическом уровне это закреплялось в Таинствах Миропомазания и Венчания на Царство. В 1613 году представитель новой Русской Династии был обретен Великим Московским Собором, народ видел в этом отнюдь не сословное волеизъявление, но волю Божию. Коренное отличие от выборов главы государства, знакомых нам сегодня, заключалось в том, что Собор обсуждал более 6 кандидатур, но соборяне прежде всего молились, чтобы узнать Волю Божию: кого Бог поставляет русскому народу Царем. И главный признак этой Воли Божьей – единодушное решение всем Собором, принятое Духом Святым через самих Соборян. И Господь указал Соборянам на внучатого племянника Царя Иоанна Васильевича. Таким образом, вслед за событиями 1612-13 гг. сопротивление иноземным захватчикам вылилось в поистине народную войну «за Веру, Царя и Отечество».

+++

 

Передовые отряды неприятеля смогли достичь Можайска и занять расположенный неподалеку Колоцкий монастырь, однако приближающиеся холода и недовольство наемников задержками жалованья, вызвавшее откровенный бунт, заставили поляков отказаться от немедленного штурма города, который они считали «ключом от Москвы», а расположиться под Вязьмой на «зимних квартирах», в ожидании продолжения начатой кампании будущей весной[8].

Армия князя Дмитрия Пожарского противостояла лисовчикам Станислава Чаплинского и Петра Опалинского, которые взяли и сожгли Мещовск и Козельск. Столкновения продолжались всю зиму 1617-1618 гг.

Между тем русские воеводы были готовы защитить свое Отечество и молодого Царя, которому дала Соборную клятву в 1613 году, ему и его потомкам.

В 42 верстах от Вязьмы, в селе Царево-Займище поляки устроили один из передовых укрепленных постов для наблюдения за Можайском, в котором шли спешные работы по укреплению стен и валов. Пост в Царево-Займище был занят гарнизоном из легкой конницы под начальством полковника Рожицкого и Опаровского. Командующий русскими войсками князь Б.М. Лыков-Оболенский, узнав от лазутчиков, что поляки Рожицкого «занимаются чаркою», внезапно атаковал их, разбил наголову, захватив в плен обоих начальников.

Польские источники сохранили еще один интересный рассказ о событиях зимы 1617-1618 гг. под Можайском: «Знатный русский боярин по имени Конюх, бывший, как казалось, приверженцем Владислава, взялся пособить сему горю; он выпросил у Королевича позволение построить городок (укрепленный пост) вблизи Можайска, наказать Лыкова и жителей Можайских за поражение Рожицкаго. Едва городок сей был окончен и вооружен 200 чел. пехоты и конницы Польской, Конюх, подговоривши их всех, передался своим соотечественникам»[9].

Тем временем по указу Царя Михаила Федоровича недавний спаситель Отечества князь Дмитрий Пожарский был отправлен под Калугу, где к нему должны были присоединиться мятежные казаки Заруцкого, которым через их церковное покаяние перед Богом и Царем даровалось всепрощение.

Заняв Калугу, князь Дмитрий Пожарский начал тревожить основные силы врага, а также препятствовать доставке провианта и фуража, уничтожать военные и продовольственные склады.

8 декабря королевич Владислав лично возглавил экспедиционный корпус из Вязьмы на штурм Можайска. Однако, отойдя на следующий день лишь на 4 версты от Царево-Займище, поляки, растерявшие по дороге отставшую артиллерию, узнали от захваченных пленных о готовности воеводы Лыкова к штурму, подходящих к русским подкреплениях и о том, что стены Можайска значительно усилены и укреплены за последние месяцы. Простояв всю ночь на морозе в боевых порядках, опасаясь нападения войск Лыкова, Владислав наутро повернул к Вязьме. По воспоминаниям участников, «экспедиция сия кроме неудачи памятна тем, что Польское войско на обратном пути в Вязьму весьма терпело от недостатка продовольствия и от жестокаго холода; много людей, а особенно Немцев, померло на дороге»[10].

Только к лету 1618 года, дождавшись подкреплений, Владислав и Ходкевич продолжили реализацию своих замыслов. Коронному гетману Жолкевскому удалось годом ранее заключить соглашение с запорожскими казаками гетмана Петра Сагайдачного, которые теперь присоединились к походу Владислава.

+++

Началось можайское сражение в 1618 году. Можайск и окрестные города Борисов, Руза считались поляками ключом обороны Москвы.

В конце июня на военном совете было решено атаковать Царев Борисов – городок в десяти верстах от Можайска (не путать с городом Царев-Борисовым в Донской степи) и либо захватить его, либо заставить Можайский гарнизон выйти на помощь атакуемым и принудить его к бою в открытом поле. При этом споры и несогласия среди польских командиров доходили до того, что «Ходкевич, за неисполнение приказаний своих, сбил Гетманскою булавою шапку с головы Мартина Казановскаго»[11].

Вечером 6 июля передовой отряд королевича Владислава подошел к стенам Борисова городка. Но и здесь легкой поживы для захватчиков не оказалось. Русский гарнизон, состоящий из 1200 человек, был усилен прибывшими из Можайска 300 пехотинцами и 800 собранными местными ополченцами. Кроме того, в Борисов городок пришел упомянутый выше боярин Конюх со своим отрядом.

По замыслу польских полководцев, «Мальтийский кавалер Новодворский должен был высадить ворота петардою, а за ним долженствовало ворваться войско»[12]. Однако Борисовский ров оказался слишком широким, и применить петарду не удалось. По приказу Ходкевича войска дважды штурмовали город, но оба раза были отбиты.

Прибывший в Можайск из Калуги, в окрестностях которой больше не оставалось врагов, князь Пожарский с 3 тысячами войска и подошедшие из Москвы подкрепления позволили надежно укрепить город для продолжения осады.

Основные бои в этот период разгорелись в районе Можайска, Лужецкого и Пафнутьево-Боровского монастырей. Русские войска под командованием воевод князей Д.М. Пожарского, Б.М. Лыкова-Оболенского и Д.М. Черкасского столкнулись с польско-литовскими силами гетмана Ходкевича. Войска князя Дмитрия Черкасского располагались в Рузе. Гарнизон самого Можайска возглавлял Федор Волынский[13]. Однако силы были все еще неравны, не хватало провианта, и русские воеводы после долгих боев отвели свои полки к Боровску. В течение месяца Можайск успешно отбивался от всего польско-литовского войска[14].

Понимая безуспешность попыток овладеть Можайском и необходимость завершить кампанию до наступления холодов, 6 (19) сентября, так и не взяв город, Владислав выступил в направлении Москвы. На его пути лежали лишь наспех укрепленные Руза и Звенигород. Незадолго перед этим воеводы вывели гарнизон Борисова, усилив им оборону Можайска. Полякам достались лишь сожженные укрепления.

«Царь Михаил Феодоровичь, получив известие от Можайскаго Воеводы Феодора Волынскаго, что Поляки, оставив Можайск потянулись к столице, собрал 9-го Сентября[15] Собор, на коем говорил: “что Жигимонта Короля сын, Королевич Владислав, с Польскими и с Литовскими и с Немецкими людьми и с нарядом, идет под Царствующий град Москву и хочет всякими злыми умыслы и прелестью Москву взять”. На сем Соборе было положено: против «недруга Королевича Владислава стоять на Москве и над ним промышлять”; распоряжено где, в какой части города, каким войскам находиться, а так же посланы Воеводы в Ярославль и Нижний Новгород для собрания ратных людей против Поляков и Литовцев»[16].

«По Соборному приговору 1618 г. сентября в 9-й день, держанному в присутствии Государя Царя Михаила Федоровича духовными и светскими чинами: каким образом противустать королевичу Владиславу, с польскими и литовскими войсками приближающемуся к столице»[17], должны были участвовать в сражении с стольником и с воеводами, со князем Семеном Прозоровским да со князем Семеном Шаховским «дворяне и дети боярские г. Руза – 8»[18].

+++

16 сентября польско-литовское войско, так и не сумев взять Можайск, выступило в поход на Москву из-под Лужецкого монастыря, направляясь «к Рузе, замку обнесенному крепким палисадом»[19].

Ко времени подхода передовых отрядов Владислава к городу воеводой в нем был уже князь Иван Леонтьевич Шаховской, «а с ним детей боярских ружан 29 человек, посацких людей и захребетников – 80 человек, уездных людей – 120 человек, Смоленских стрельцов – 91 человек»[20]. Таким образом, рузский гарнизон в преддверие осады состоял лишь из 320 воинов.

О том, как выглядели в 1618 году защитные сооружения Рузы, мы можем судить лишь по косвенным источникам: «Ворота, при въезде в город, были уничтожены, а вместе с этим подвергся разрушению и храм Св. Николая, что на городских воротах. Башни, бывшия вокруг города на осыпи, по всей вероятности также были сожжены Литвою»[21]. О числе крепостных башен говорят более поздние доклады воевод: «в Рузе городовой стены и острогу нет, только осыпь, и на осыпи 6 башен и те ветхи, башня проезжая развалилась до основания, и те 6 башен все раскрылись»[22]. О существовавших в Рузе 5 или 6 крепостных башнях, включая одну «проезжую» с надвратным храмом Святого Николая Чудотворца, сообщают и другие источники.

Каждый из ружан хорошо помнил разосланную Великим Московским Собором 1613 года крестоцеловальную запись своему молодому Государю:

«Целую сей святый животворящий крест Господень Государю своему Царю и Великому Князю Михаилу Феодоровичу всеа Руси, и его Царице и Великой Княгине и их Царским детям, которых им, Государям, Бог даст, на том: служити мне ему Государю своему и прямить и добра хотеть во всем безо всякия хитрости; а опричь его Государя, на Владимирское и на Московское Государство, и на все великия Государства Российскаго Царствия иного Государя из иных Государств, Литовскаго и Немецкаго Короля и Королевичей и Царей и Царевичев из иных земель, и из Руских родов никого, и Маринки и сына ея на Московское Государство не хотети и Государства под ним Государем не подъискивати. А где велит Государь быти на своей Государеве службе, и мне, будучи на его Государевой службе, ему Государю служити, и с недруги его с Крымскими и с Нагайскими и с Литовскими и с Немецкими людьми и с изменники битися за него Государя, не щадя головы своей до смерти, и в Крым и в Литву и в Немцы и в иныя ни в которыя Государства не отъехати, и с изменники его Государевы не ссылатись, и ни в чем ему Государю не изменити никоторыми делы и никоторою хитростию и к воровству ни к которому не пристать.

Также мне во всем Государева Царева и Великаго Князя Михаила Феодоровича всея Русии здоровья оберегати и ему Государю никотораго лиха не мыслити; а где уведаю или услышу на Государя своего Царя и Великаго Князя Михаила Феодоровича всея Русии в каких людях скоп или заговор или иной какой злой умысл, и мне за Государя своего Царя и Великаго Князя Михаила Феодоровича всея Русии с теми людьми битись, и будет мочь сяжет, и мне их переимав привезти ко Государю; а будет за которыми мерами тех людей поимати не мочно, и мне про тот скоп и заговор сказати Государю или его Государевым боярам и ближним людям.

Также мне, кто не станет Государю Царю и Великому Князю Михаилу Феодоровичу всея Русии служить и прямить, и мне с ними битися, что с неприятели своими, до смерти.

Также мне самовольством, без Государева Царева и Великаго Князя Михаила Феодоровича всея Русии указу и ведома, ничего не делати, и скопом и заговором ни на кого не приходити, и никого не грабити и не побивати, и никакого дурна никому не чинити, и во всем ему Государю своему Царю и Великому Князю Михаилу Феодоровичу всея Русии служити и прямити и добра хотети безо всякия хитрости, по сему крестному целованью.

Целую сей святый животворящий крест Господень на том на всем, как в сей записи писано»[23].

Основная тяжесть осады легла на плечи рядовых ружан – посадских людей, которые «не щадя головы своей до смерти» сами обновили городские валы «укрепили оный (город. – Прим. авт.) новой насыпью», «поставили в то время вокруг осыпи землянаго вала острог, выкопали внутри колодезь и тайник»[24] и бились с поляками наравне со стрельцами.

Несмотря на яростные атаки, взять город полякам так и не удалось: «В 7126 (1648) г., городок Руза был осажден польскими и литовскими войсками, …но стараниями ружан посадских г. Руза взят не был…»[25]. Стрельцы и посадские люди стояли насмерть. Разъяренные от бессилия, поляки принялись жечь Рузский посад, Георгиевский монастырь, храмы и окрестные села. Учиненное ими разорение было поистине ужасающим.

До подхода поляков в Рузе действовало 22 храма[26], после же снятия осады богослужение могло совершаться лишь в одном (!) – церкви Николая Чудотворца на Торгу. Составленные вскоре (1624 и 1628 гг.) «Дозорные» книги рисуют картину страшных разрушений и запустения. «Георгиевский монастырь и церковь и кельи сожгли Литовские люди. Остался неразоренным один монастырский Георгиевский дворец, который находился за монастырем у пруда»[27]. Монастырь уже никогда не был возрожден, и в 1686 году дозорные люди Прокофия Языкова нашли лишь «пустое кладбище Георгия Страстотерпца, на посаде»[28].

«Соборная церковь Воскресения Христова, построенная издревле, в начале XVII века была уничтожена вероятно от Литовского разорения, ибо в писцовых дозорных книгах 136 (1628) года написано: «В Рузе внутри города была соборная церковь Воскресения Христова, а ныне место церковное пусто»[29].

Была уничтожена и существовавшая издревле посадская церковь Князей Страстотерпцев Бориса и Глеба.

«И тот храм (Илии Пророка) сожгли литовские люди»[30].

Тогда же сгинула и «в Рузе на посаде, повыше города, церковь… Св. Великомученика Дмитрия Солунского»[31].

Уцелела, но обезлюдела Покровская церковь на посаде. «В Рузе на посаде храм Покров Пресвятыя Богородицы древян клетцки стоит пуст без пения, строенья приходных людей, церковь не покрыта и обвалилась»[32].

«Село Долгие Ляды с церковью Благовещения Пресвятыя Богородицы, принадлежавшее некогда князю Василию Тюменскому, «запустело от Литовского разорения»[33].

«Пуста и без пения» осталась стоять «Воздвижения Честнаго Креста Господня церковь на погосте, на реке Рузе»[34].

Был сожжен Воскресенский храм в одноименном селе на реке Вейне в Сычевском стане.

«Пуста и без пения по случаю Литовского разорения» осталась церковь Николая Чудотворца на пог�