Один фотограф, запечатлевавший природные явления, особенно любил снимать закаты. Сравнивая снимки, видел, что похожих закатов, один в один, нет. И тогда он провёл опыт длиной в 365 дней, то есть он целый год ежедневно снимал закаты. Потом, с помощью знакомых учёных искал в своих снимках хотя бы два, которые были бы одинаковы.
Таких не оказалось. Как не изумиться такому факту. Кто создаёт картины неба? Солнце? Да. Ветер? Да. Тучи, облака? Ранняя луна? Испарения от воды? Смена времён года? И это тоже да. Но должен же Кто-то этим всем руководить, чтобы пылали во всё небо эти неповторимые закаты. Или, чтобы молнии крестили тёмное небо уходящего дня. Никаким мудрецам такого не свершить. А все эти закаты были и есть для каждого из нас. Только поднимись повыше, если в городе, или выйди за околицу, если в деревне.
Закаты убегают от ночи на запад, но она всё-таки их настигает. Они, сохраняя в темноте краски, таинственно превращаются к утру в рассветы. И так постоянно, ежесуточно, из века в век. И везде на планете и для всех. Даже и не только для людей, для всего живого. А живо всё. Как представить: сейчас над пустынным океаном, где на сотни миль ни островов, ни кораблей, горит закат. Для кого? Для выпрыгивающих из воды на полторы-две секунды летучих рыб? Для краткого, но непрерывного отражения разноцветного света в колеблющихся волнах или в неподвижном зеркале воды при штиле? Кто смотрится в него?
Нет, усомниться в Божием присутствии на Земле, во всех стихиях Земли может только глухая или уже совсем оглохшая душа. Оглохшая неизвестно от чего, но обязательно по своей вине: она же видит, всё перед ней, во весь горизонт, но почему же не благодарна Богу за это сияние?
А сколько невыразимо чудного в вечерних молитвах и песнопениях. «Свете тихий», «Пришедше на запад солнца». А сколько поэзии о приходе заката.
«И ангел светлою улыбкой ребёнка тихо осенил и на закат лучисто-зыбкий поднялся в блеске нежных крыл. И точно крылья золотые, заря пылала в вышине, и долго очи молодые за ней следили в тишине».
У них деньги, а мы на родине
Прохожу около Госдумы и с горькой усмешкой вспоминаю, как мы, писатели, ходили туда в 90-е. Не сами просились, нас звали. На всякие Круглые столы, в Комитеты и подкомитеты, партии и фракции. Мы исправно ходили, выступали, говорили смелые вещи. Нас не лишали слова, нам поддакивали, благодарили, соглашались с нами.
Но понятно, что наступило вскоре отрезвление от эйфории участия в жизни России. Мы же видели, что не только ничего не меняется, всё становится ещё хуже. Воровство растёт, соответственно и ряды богатых полнятся. Это первый, второй созыв Нижней палаты, а в третьем стали замечать, что аудитория становится всё более равнодушной к нашим выступлениям. То есть: болтай, болтай интеллигенция, нам эта музыка помогает свои делишки обделывать. А вскоре и в наших рядах стало редеть: кто умер, кого купили, кто махнул рукой и отошёл. А с русской сменой было очень проблемно, не было нам смены. А вот сейчас всё-таки появляется, прорезается. Да она и была, но не было ей выхода, давили нас либералы количеством своих изданий, сайтов, эфирным временем экранов и радио.
Ничего, не сдались, не пропали в безвестии. Живы. И жить будем. Закончу это рассуждение вот чем:
Почему мы, православные писатели, совсем не унываем, не распускаем нюни, не хнычем? Мы, лишённые государственной поддержки, не замечаемые властями, ненавидимые демократами и либералами всех мастей, почему?
Почему мы спим спокойно, а они ночами кричат от страха. Почему? Они с деньгами, а мы на родине. Вот и весь секрет.
И, чтобы с Россией ни случилось, мы её не оставим. И горько нам за ту, первую эмиграцию, когда такое огромное количество русских оставило Россию. Ведь многие бежали по своей воле. Оправдывали себя: несём миру миссию. Несли-то несли, да ничего в мире не изменили: к тому времени мир жил без Христа. Как и сейчас. Ещё хуже. Куда бежать, кого спасать?
Ой ты, степь широкая…
В широко известном фильме Пазолини «Евангелие от Матфея», в кадрах, когда снимают Распятого Иисуса со Креста, начинает вдруг звучать во всю силу народная русская песня «Ой ты, степь широкая». И это удивительно подходит к видам Палестины. К нашему ожиданию Воскресения Иисусова. «Ой ты, Волга-матушка».
Одно меня огорчало в фильме: роль старца Иосифа Обручника играл не старец, а здоровенный мужичина, представить которого старцем было никак нельзя. Но изображение Матери Божией, апостолов, особенно Ангела Благовестника замечательны. И виды моря Галилейского, старый Иерусалим, Вифлеем, поклонение Волхвов, всё впечатляюще.
Конечно, снято в западных традициях, но снято с уважением, с бережным отношением к тексту Евангелия и, конечно, служит нужному делу воцерковления. Тогда как, например, фильм «Андрей Рублёв» со сценами с погони монахов в купальскую ночь за голой девицей, с проклятием колокольным мастером своего отца, со скоморохом, непонятно что в фильме делающем, этот фильм скорее угнетает. Воцерковить вряд ли кого может: эти виды рваной одежды, грязь постоянная, лица специально, конечно, без мысли на лице… Но режиссёр не дурак, сыграл вот на чём: в финале во весь экран идут фрески святого преподобного Андрея. После сцен грязи, жестокости, дутой многозначительности, конечно, эти великие иконы дают отдохновение душе. Всегда аплодисменты. Не режиссёру – иконописцу.
Но какое кудахтанье было вокруг фильма. Они это умеют: закрытые просмотры, зарубежные премии, как же! А не понимаешь гения, так тебе и надо. А уж если ещё заснул на «Сталкере», ну, тут тебе не жить. Как это можно не понять величия кадров, в которых бросают гайки, привязанные на ленточку. А потом идут по пространству, которое пролетела гайка. Остальное соответственно.
Владимир Крупин
.
.